В лабиринтах одиночества - 2

«Маленький», «малый», «камерный» – именно такие прилагательные стали неотъемлемой частью характеристики практически любого явления современной скандинавской художественной литературы. Это литература «малых форм» и «маленького человека». «Маленький человек» финской писательницы Туве Янссон, о которой пойдет речь во второй части, и Ингер Эдельфельдт удивительно похожи, но в то же время и отличены. В языке Туве Янсон, пожалуй, больше полутонов. Ее рассказы и повести проникнуты духом романтизма, реалистические детали повседневности уходят на второй план, герои обретают «вневременной статус», в то время гак «маленький человек» Ингер Эдельфельд очень жестко привязан к сегодняшнему дню.

Маленький человек нередко становится случайным путником, наблюдателем, проходящим по жизни и не оставляющим следов. Так, рассказ Т.Янссон «Умеющая слушать», вошедший в одноименный сборник, повествует о женщине обладающей поистине бесценным даром – она, что и вынесено в заголовок, умеет слушать. В этом заключается ее талант, но более ни она сама, ни ее жизнь ничем не примечательны. Т. Янссон  делает акцент именно на этом таланте главной героини, подчеркивая идею о некоей предопределенности жизненного пути и важности роли любого человека на своем месте. Однако тетушка Герда, героиня рассказа, не кажется нам счастливой, а ее жизнь не вызывает зависти. Ее талант, конечно же, важен для окружающих и она щедро одаривала им мир, слушая и внимая окружающим, но для себя самой она не сделала ничего. Возможно, будучи дамой состоятельной, она не нуждалась в деньгах и не имела необходимости в работе как таковой. Тем не менее, на старости лет ее охватило почти маниакальное стремление составить генеалогическое древо семьи с указанием всех связей и тайн многочисленной родни – работа странная, на грани безумия, но захватившая ее целиком, что говорит об активности и целеустремленности женщины и, в том числе, об отсутствии должной самореализации. Символичным в рассказе оказывается и финал, когда Герда сворачивает законченную работу и делает пометку о необходимости сжечь это после ее смерти не читая – даже этот, главный и единственный труд ее жизни, не оставит следов. Составление генеалогического древа  превращается в символ человека-наблюдателя, странного хрониста, скрупулезно фиксирующего события чужой жизни. Именно для этого она употребила свой талант – умение слушать – для «фотографирования» чужих судеб.

Туве Янссон в малой прозе словно выступает духовной наследницей русских писателей XIX века – Чехова, Тургенева и пр., что проявляется в сочетании лиризма и легкого морализаторства. Несмотря на глубокий психологизм и «пастельные» оттенки повествования, Т.Янссон не редко «упрощает» историю, в финале едва ли не в лоб сообщая читателю главную идею рассказа и расставляя все морально-нравственные оценки. Безусловно, можно говорить и о специфике жанра малой прозы, когда на более чем ограниченном пространстве автор должен в полной мере выразить доминантную идею, избегая длиннот и излишеств. Впрочем, это ничуть не снижает художественной значимости произведений писательницы. В рассказе «Черное на белом», так же как и многие другие повествующем о «жизненных тупиках» маленького человека, мы сталкиваемся в финале именно с этим авторским приемом. Едва ли не все в рассказе имеет некую символическую нагрузку – это и благополучная жизнь, и дом, построенный по проекту жены, и невозможность нарисовать ее портрет (главный герой несколько раз пытался это сделать, но у него ничего не получалось). Даже стеклянные стены дома, не дающие сделать то, что так хочется главному герою, и то становятся символом общества-системы. Перед нами художник (показательно, что в рассказе у него нет имени), творческая личность, загнанная в бытийные рамки, и влачащая такую же серую жизнь как и любой другой «маленький человек». Он погружен в поиск «черного» в серой жизни, который приводит его в сферу инфернального: символичным выступает получение заказа - это иллюстрации к антологии страха. Именно этот заказ позволяет ему дать черную доминанту в своих рисунках, к чему он так давно стремился. Ему хочется передать темноту, являющуюся, по его убеждению, истинным выражением страха, а серое, по его словам, лишь передает «ощущение затаенного дыхания, предчувствие страха ожидание его». Однако творческий поиск и многодневная сосредоточенная работа приводит к неожиданному результату: после долгих исканий олицетворением истинного ужаса оказывается супружеская спальня – символ и апофеоз серости бытия. Для зрелого состоявшегося человека, всю жизнь верившего в правильность бытийных основ системы, осознание ложности реальной жизни может привести не к освобождению, а к полному и окончательному краху: разрушение старого дома становится символом рухнувшей жизни главного героя.

Иногда возникает ощущение, что для писателей стран северной Европы одиночество давно обрело тотальный характер, а общество всеобщего благоденствия не сделало человека счастливым. Или это не более, чем фантазии отдельно взятых писателей?