четверг, 24 ноября 2016 г.

Приглашаем к нам учиться! Будущим культурологам и всем желающим!

Еще не поздно пойти учиться! Приглашаем к нам на заочное отделение! Всем, кто интересуется историей и теорией культуры и хочет узнать много нового!


Педагогическое образование (код 44.03.01) профиль «Культурологическое образование»
модуль «Мировая художественная культура» 
модуль «Театральное образование»
Модули вариативные - их можно выбрать!


Вступительные испытания на базе СОО по приоритетности:
1.    История
2.    Обществознание
 3. Русский язык

Вступительные испытания на базе ПО
1.    История
2.    Обществознание
 3. Русский язык

Всего десять мест - обучение в мини-группе! Стоимость: 30 900 р./сем.


Обучение качественное, официальный документ о высшем образовании Российского государственного университета им. А.И.Герцена

Смотри более подробно:
http://chelovek.edu.ru/abiture/16136-bak2016.html

Контактная информация приёмной комиссии:

191186, Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д. 48, корп. 6
Станции метро «Невский проспект», «Гостиный двор».
Телефон: (812) 643-77-66
Факс: (812) 643-77-67 доб. 30-47
e-mail: PK@herzen.spb.ru

Сайт приемной комиссии:
https://www.herzen.spb.ru/abiturients/pk/


суббота, 29 октября 2016 г.

Осенняя грусть в Будапеште

Я люблю осенний Будапешт.

Впрочем, этот город я люблю в любое время года.

Могу с полной ответственностью заявить – мне повезло. Повезло побывать в разных странах и городах, причем без всякого порой на то моего сформированного  желания или стремления: все решалось само собой и за меня. Подчас меня как чемодан – брали и везли. Кто-то спросит: «Так в чем же здесь везенье?». Объясняю: по природе я домосед – страшно не люблю куда-либо ездить. Для меня поездка на дачу – уже путешествие. Не люблю вокзалы, аэропорты, толпы, сумки, таможни… А день накануне отъезда – полный напряженного ожидания и нервных сборов –  вообще выпадает из жизни. Порой меня просто парализует, и я тупо смотрю на чемодан, не в силах положить туда ровным счетом ничего. Никогда не стремился к смене обстановки. С моим характером, ленью, склонностью к созерцательности и пассивному времяпрепровождению, патологической страстью к комфорту иные бы просто просидели всю жизнь дома. Но это не мой случай. Высшие силы без всякого моего участия решили, что меня нужно время от времени куда-то направлять. По этой причине большая часть моих поездок связана с работой, а не с отдыхом. Меня направляли на не слишком обременительные стажировки; на учебу, которая на самом деле таковой не являлась; повышать квалификацию; приглашали на конференции за счет принимающей стороны, тогда как всем остальным ничего не оплачивали. Я тут ни при чем! Просто мир меня любит и большое ему за это спасибо.

У таких поездок есть много плюсов. Например, финансовый – мне редко приходится за что-то платить. Но есть и другой, куда более важный плюс: я вижу страну не как турист, не из окна отеля или экскурсионного автобуса.

Вот и с Венгрией у меня сложился долгий «служебный роман», который уже давно перерос в нечто большее. Наш проект длится уже шесть лет. За это время проведено много конференций, семинаров, выпущены книги. Но самое главное – за эти годы я окончательно и бесповоротно влюбился в Будапешт. Это город, где мне комфортно. Я уже писал о нем – город двуликий, город имперский и, в то же время, уютный и милый. Город с удивительной историей. Между Санкт-Петербургом и Будапештом есть нечто неуловимо общее. Думаю, это имперское прошлое. Парадные проспекты и набережные, дворцы аристократии и правительственные резиденции. Обилие застройки XVIII XIX  веков и модерн конца XIX века – начала века ХХ. И, конечно же, бесконечные музеи и галереи – как память о былом величии. Разумеется, в Будапеште столичного больше – он же и по сей день столица, хотя империя осталась лишь в памяти и на страницах учебников истории. Но есть и разница – имперский Санкт-Петербург куда более холодный, чем Будапешт. Санкт-Петербург – он больше город пышных склепов и дворцов, в чем, безусловно, есть своя прелесть, а Будапешт все же город людей.  Впрочем, это дело вкуса. Оба города прекрасны по-своему. Интересно, что каждый окутан своим мистическим флером  – они представляют собой великолепную сцену для мрачных мистических триллеров.  

Именно потому, что я могу наблюдать этот город уже шестой год, с сожалением (и удивлением) в этот раз отметил минорное настроение: город выглядит уставшим. На дорогах – обилие заплат. Они были всегда, но в этом году их количество стало особенно заметно. А еще – невыразимо тусклые фонари. Город никогда не был таким темным! И много закрытых магазинов даже в традиционно туристических шумных кварталах  – чуть в строну от центральной торговой улицы, и тут же повсюду «Rent» и «Sale». И много, очень много бомжей. Их в Будапеште всегда было много, но в этот раз они особенно бросались в глаза. Некоторые фойе метро превращены в самые настоящие «бомжатники». Тюки, вонючие матрасы, жуткие сумки и рюкзаки, бутылки – все это, как и обладатели этих богатств, – буквально у тебя под ногами.

В Будапеште у меня есть любимое место – это парк Варошлигет, сразу за площадью Героев, и расположенный в нем «замок Вайдахуняд». Это сооружение возведено к 1000-летию венгерской независимости в конце XIX века и, строго говоря, замком не является. Чудесная стилизованная постройка по проекту Игнаца Альпара. Несмотря на свою «искусственность» и «псевдоисторичность», замок настолько симпатичен, что сюда хочется возвращаться снова и снова. Тем более, что расположен он в очень живописном месте и буквально утопает в зелени. Идеальное место для неспешных романтических прогулок. В этот раз, не изменяя традиции, в один из вечеров я вновь направился в Варошлигет. Уже на подходе к парку и замку услышал арабскую музыку. Прямо у ворот замка расположился «арабский» рыночек – мусульманские песнопения, запах шаурмы и кебаба, темноликие молодые люди в чалмах и фесках, прилавок с исламской литературой и молитвенными ковриками… Каким же это все казалось неуместным у самых ворот замка Вайдахуняд. Наверняка, то был какой-то фестиваль, и рынок тот носил временный характер (надеюсь!). Но… но не здесь он должен быть! Не под стенами европейского замка, сооруженного к юбилею независимости Венгрии, которая столько крови пролила в войнах с Османской империей. Все картины постоянной экспозиции Национальной галереи в Буде  кричат об этом! Что-то нелепое и абсурдное виделось мне в выборе места для подобного мероприятия. Даже с учетом всем моей неолиберальной толерантности.



В этот раз случилось и еще кое-что, что заставило о многом задуматься. Одна моя коллега в последний день спросила у устроительницы мероприятия: «Скажите, а почему на наших конференциях почти нет венгров – ваших коллег из других учебных заведений? Ведь в Санкт-Петербурге и Москве, когда мы проводили конференции, то приглашали всех желающих». Со всей ответственностью могу подтвердить: желающих – наших соотечественников – находилось много. На этот вопрос мы получили весьма примечательный ответ: «К сожалению, русских очень, ну очень не любят в Венгрии и относятся с большим подозрением. Даже к вам». То есть даже нас, уже шестой год приезжающих в Венгрию многие местные жители склонны считать «агентами влияния». «Но послушайте, – возразили мы, – вы же видите, что среди нас нет людей, симпатизирующих Путину или его правительству!». «Да, я вижу, но этого не видят они». Не видят, но даже не придут, чтобы увидеть. Почему? Страх. Да, банальный страх потерять работу. Нам популярно объяснили – малейшее подозрение в симпатиях к России может привести к увольнению. Ни в коем случае нельзя говорить о России хорошо – уволят. Увы, свобода слова нынче не в моде. Нигде.

Чаще всего я оказываюсь в Будапеште в октябре, в канун Дня памяти. Я имею в виду День памяти народного восстания 1956 года, который отмечается 23 октября. Это же и День провозглашения Венгерской республики. В Музей Террора, что на проспекте Андраши везут  школьников – группу за группой. У входа в музей – постоянные толпы. События октября – ноября 1956 года – мрачная и кровавая страница не только Венгрии. Это несмываемое пятно позора на истории СССР, ведь именно Советский Союз сначала посадил в Венгрии ненавистное антинародное правительство, а когда граждане попытались освободиться от советского террора, жестко подавил революцию. В истории много позорного и кровавого. И понятно, что в ту эпоху плохо было всем. Более того, хуже всего пришлось именно советским гражданам, жившим в самом центре людоедского режима (впрочем, к 1956 людоед уже умер). Именно по этой причине у меня двойственное отношение  подобным музеям – надо помнить, но надо ли жить прошлым? Должно ли прошлое держать нас в капкане и определять русло настоящего? Необходимо осознавать ошибки и признавать вину. А вот с этим у нас проблема. И меня поражают позорящие себя и страну пропагандисты типа господина Киселева, который посмел назвать те события «первой оранжевой революцией». Вообще, после таких слов язык должен был отсохнуть. Позже на своей странице в социальной сети он написал, что «высказал свое мнение». Внимание, еще раз для полной ясности по отдельным словам.

Киселев. Высказал. Свое. Мнение. О венгерской. Революции.

Абсурд фразы понятен всем? У кого свое мнение? У главного пропагандиста российского телевидения?! У Киселева свое мнение? Да откуда бы оно там взялось? Для того, чтобы у человека сформировалось свое мнение по тому или иному вопросу нужно как минимум два слагаемых: умение самостоятельно мыслить и знание предмета. А если этого нет, но лучше помолчи. Но ведь пропагандисту платят не за молчание…

Увы, сейчас все оказались в некотором тупике: мы принципиально не желаем признавать вину (хотя, официально, вроде бы это сделали), а для наших партнеров прошлое подчас оказывается ценнее настоящего.  Но ведь жизнь то одна, и она здесь и сейчас.


Возможно именно поэтому Будапешт сегодня такой усталый…

суббота, 24 сентября 2016 г.

Легенда из романа "Сказание о проклятой обители"

Представляю вашему вниманию саму легенду, вокруг которой выстраивается сюжет романа "Сказание о проклятой обители". Заходите в мой мир - я всем рад!


В год 940 от воплощения Девы-Матери Предвечный Свет одарил Верхние земли добрым наставником, в мудрости своей ниспослав Эйвинда, многожды приумножившего славу Королевства. Не только сердце мира осветилось Божественной милостью – не забыл Он и про земли окраинные: на далеких островах в тот год юный маг Овейн Белый сокрушил посланца Предвечной Тьмы – некроманта Хафсгрима, насылавшего чуму на добрых людей. Но не ценили бы мы дел благих, кабы не уравновешивались они делами дурными, богопротивными.

В тот же год по воле одной высокородной дамы и с соизволения Верховного жреца северных земель Адаона Старого, в окрестностях Унторфа была основана женская обитель. Даму ту звали Бруна Доргмундская, и постигло ее великое горе – потеряла она в одночасье двоих сыновей и мужа, сложивших головы в битве близ Ург-Адерна, примкнув к темной деве-воительнице, дочери Хафсгрима Вещего, ведьме Унгерд. Жаждавшая мести колдунья совратила слабые души, собрала армию полуорков, жителей окраинных земель, мятежных баронов и направилась на Ансгахалл. Король Анлауд I разгромил ее и обратил в бегство. Унгерд скрылась в мрачных тенях Гунгардского леса, но сообщники ее пали.

Замаливая грехи супруга и детей, все, что имела, пустила Бруна Доргмундская на дело богоугодное. Желание бежать из родных мест, где довелось познать семейные радости, привело несчастную вдову в суровый Нордмарк. Так объяснила она свое решение патриарху Адаону Старому основать обитель в уголке столь удаленном и глухом. Впрочем, болотистые леса Нордмарка не редко становились убежищем для стремившихся к уединению. Потому и не удивился Адаон выбору почтенной дамы. Увы, слишком много понадобилось времени, дабы понять – разум ее помутился, а душа стала прибежищем темных страстей.

В те годы было в сердце болот древнее капище, невесть какому народу принадлежавшее. Могли его поставить и гоблины, и оборотившиеся ко злу дикие эльфы-отступники, а могло оно принадлежать одному из племен Древних, давным-давно растворившимся в непролазных чащобах. Только из поколения в поколение передавали местные жители страшные рассказы о человеческих жертвах, что приносились неизвестному жестокому богу. Потому земля в тех местах пропитана кровью, а в ночной тиши до сих пор слышаться женские крики.

Владыка Тайных дел тогда ясно указал всем служителям Света, а Великому жрецу северных земель в особенности, чтобы старые капища освещались и строились здесь храмы и обители Предвечного Света и Девы-Матери, дабы местные жители по привычке сюда ходили и так к истинной вере приобщались. Сила привычки, как известно, великая вещь! Поговаривают, Адаон даже обрадовался, узнав, что Бруна Доргмундская вознамерилась строиться на этом самом месте. Вот только одна беда – Владыка в своем указании имел в виду капища Хозяйки Леса, а вовсе не никому неведомых демонов.

Привела она в Унторф с собой четырех девушек. Никто ничего о них не знал, да и не стремился узнать. Горожане, преодолев все страхи, помогли отстроить обитель на месте болотного городища. Строили, а сами украдкой плевались да возносили хвалу Деве-Матери. Только с высокородной дамой в споры никто вступать не хотел – взгляд у нее был ледяной, змеиный, словно удав на тебя смотрит.

Впрочем, не на всех она так смотрела. Бывало, подойдет к юной девице, заговорит с ней, а из глаз словно небесная благодать изливается. В такие мгновения чудилось людям, будто разгорается в ней внутренний пресветлый огонь, согревая все кругом невиданным сладостным теплом.

И пол года не прошло, как одна за другой пришли в болотную обитель еще шесть девиц из местных, и так стало их общим числом десять монахинь, а одиннадцатой была она сама, мать-настоятельница Бруна Доргмундская. И потекла за деревянными стенами жизнь тихая и неприметная.

Месяцами могли не показываться монахини людям. В Унторфе лишь удивлялись такому затворничеству. Кто поумней, тот, после очередной доброй кружки эля в корчме, задавался вопросом, а чем питаются пресветлые девы? Ведь никто не видел, чтобы возделывали они землю, и на местном рынке их не встречали. Да и что можно вырастить в сердце болот? Но всегда в таких случаях находился кто-то вроде бы видевший, как собирают монахини болотную ягоду. «Это ж сколько такой ягоды собрать надо, чтобы сытым быть?!» – спрашивал неуемный умник. А какой-нибудь остряк тогда отвечал: «да они болотными жабами питаются – уж этой живности там предостаточно!». Прокопченные стены корчмы сотрясались грубым хохотом, на том разговор и прекращался. У людей всегда своих забот хватает и нечего забивать себе голову пустыми мыслями. Тем более, что годы тогда неурожайные пошли, голодные.

Иногда видели, как монахини подходили к хуторам. Вот только никогда не просились они войти в дом, да и вообще в разговоры не вступали. Стояли и, не мигая, смотрели на людей. А те чувствовали, как стынет кровь в жилах, а в голове удушливым дурманом разливается протяжный колокольный звон. Когда приходили в себя, то никого рядом не было, и не понятно – то ли привиделись им монахини, то ли в правду рядом стояли.

После уж никто не мог вспомнить, когда все началось и в какой семье впервые приключилось это горе – стали пропадать дети. Маленькие девочки, едва вступившие в отроческий возраст. Иногда очередная несчастная мать, уставшая от рыданий и бесплодных поисков по лесам и болотам, начинала припоминать, будто бы приходила к ней монахиня с глазами светлыми, лучившимся небесной благодатью. И говорила она ласковые слова, что ее дочери на роду написано стать служительницей Девы-Матери, а в этом мире ждет ее лишь злоба да нищета. И вроде бы девочка с той монахиней и ушла. Женщины в воспоминаниях путались, и ни одна не могла отделить реальность от лживых снов.

Точно такую историю услышал от своей жены молодой мельник, когда вернулся домой и не обнаружил дочь. Он и забил тревогу, резонно рассудив, что даже с горя один и тот же сон женщинам сниться не может. Собрались жители Унторфа, и направились к обители, а подойдя, потребовали отворить ворота. Монахини справедливо отвечали, что не могут пустить мужчин в женский монастырь. Тогда женщины Унторфа и окрестных хуторов попросили открыть ворота им, дабы удостовериться, что в обители нет их пропавших дочерей. Ответом стало тягостное молчание.

Люди потеряли терпение, снесли ворота, которые когда–то сами и установили, ворвались в монастырь, и остолбенели от открывшейся картины: белые кости усеивали двор, тучи мух роились над гнилыми кусками мяса, а на врытые в землю колья нанизаны были головы пропавших девочек. Но что поразило более всего и заставило нескольких женщин лишиться чувств, а прочих поседеть – головы казались живыми! Дочери с высоких кольев смотрели на своих родителей и широко улыбались, а глаза сияли теплым небесным светом. Не сразу поняли горожане, что улыбки те – результат глумливой работы острого ножа, располосовавшего детские лица, а сияют то не глаза, а вставленные в глазницы кусочки янтаря. 

Скорым был суд обезумевшей толпы – и не нашлось бы в целом мире силы, способной сдержать дикую ярость – монахинь тут же живьем нанизали на те самые колья, хотя и приходились они кое–кому из Унторфа родственницами. Шестерым во главе с настоятельницей чудом удалось бежать на болота.

Оглашая топь звериными воплями, толпа погналась за ними. Не долгой была погоня: расступились черные воды и вновь сомкнулись, железными клещами сжав ноги кровавых монахинь. Видели люди, как стремительно затягивала их гнилая трясина, слышали жалостливые стоны. И когда подобралась вонючая болотная жижа к самой груди настоятельницы, оборотила Бруна Доргмундская белое, перекошенное злобой, лицо в сторону преследователей, и прокричала: «Знайте, что не покинем мы этих мест! Навек наши души останутся здесь. Тот, кто отыщет дорогу к обители, обратится слугой нашим, а вы, сколько стоять будет город Унторф, станете отдавать нам своих дочерей! Я, Унгерд, дочь Хафсгрима Вещего, проклинаю вас!». Только в этот миг осознали люди, с кем имели дело. И словно сама тьма вырвалась из разверстого рта ведьмы. Заклубилось черное облако, стремительно возносясь к серому небу, где и растаяло. Трясина поглотила тело той, что скрывалась под именем Бруны Доргмундской, а над болотами еще долго разносился злобный хохот.

Но чего не знали испуганные хуторяне, но о чем догадывались служители Предвечного Света, – в тот час на один из пяти костяных престолов в Лабиринте воссела та, что при жизни звалась Унгерд, а теперь стала Дочерью Кровавой Скорби – одной из пяти Дочерей Тьмы. Тьма вознаградила ее за верность вечной жизнью и вечной смертью, чтобы вскоре вернуть на землю, дав новую плоть и новые силы.

Лишь отпустила ярость сердца, задумались люди о последних словах настоятельницы: что значит «тот, кто отыщет дорогу»? Дорога к обители была известна всем местным жителям от мала до велика. Решили тогда монастырь сжечь – верили, что огонь очистит землю от страшного проклятья.

Каково же было удивление, когда, проплутав на болоте до глубокой ночи, не смогли уставшие горожане и хуторяне отыскать прибежище безумных людоедок. Как не смогли этого сделать ни на следующий день, ни через неделю. Многие месяцы мужчины из города и окрестных хуторов отправлялись на поиски проклятого места, но так никому и не удалось найти к нему дорогу. Чем больше проходило времени, тем меньше находилось желающих принимать участие в бесплодных поисках – обитель словно растворилась в ядовитых туманах болот. И наступил день, когда в самом упрямом и отчаянном угас огонь ярости, питавший жажду мести.


Многие слышали заунывный колокольный звон, доносившийся из сердца черной топи, а те кто отваживался зайти в глубь болот, – встречались и такие безумцы, – говорили, будто сквозь туман могли разобрать слова молитвы. Только молитва та читалась наоборот. 



https://ridero.ru/books/skazanie_o_proklyatoi_obiteli/

https://www.litres.ru/valentin-vays/skazanie-o-proklyatoy-obiteli/

https://www.amazon.com/dp/B01KKBWD0I

http://www.ozon.ru/context/detail/id/137690372/

четверг, 25 августа 2016 г.

"Сказание о Проклятой Обители" появилось в книжных магазинах


Этим роликом начинаю размещение ознакомительных материалов по своему творению - роману "Сказание о Проклятой обители". Сегодня ограничусь только общими сведениями - аннотацией и буктрейлером.

"Стремление к свободе порой сильнее долга и любви. Маленький городок замер в ужасе перед проснувшимся на болотах Злом. Серия страшных убийств потрясла местных жителей и заставила подозревать друг друга. Волею судьбы сюда приходит проклятая отцом изгнанница. Несчастная просто пытается выжить в жестоком средневековом мире, но именно ей придется вступить в схватку с Дочерями Тьмы, разоблачить убийцу-вампира и сделать непростой выбор между любовью и свободой накануне Великой Битвы. «Сказание о Проклятой Обители» — фэнтези-детектив, но за фасадом этого страшного мира внимательный читатель легко распознает бытовые и политические реалии Европы раннего средневековья. Эта книга в равной степени понравится как любителям фэнтези, так и детективных историй".

Ссылка на сайт книги:

https://ridero.ru/books/skazanie_o_proklyatoi_obiteli/

В ближайшие дни дам более полную информацию по книге и всему, что с ней связано. А пока - УРА-А-А-А!!!




четверг, 28 июля 2016 г.

Дачные мысли - 2. Тишина

Мысль вторая, умиротворенная. Это потому, что она про тишину.

Заметил, что мы испытываем неловкость, когда просто сидим и размышляем. Вот сидим, вроде как без дела, и тут нас застают за этим. Чего сидишь? О чем думаешь? Что случилось? Плохо себя чувствуешь? Полагаю, знакомые всем вопросы. Под «всеми» я имею в виду тех, кто любит вот так вот поразмышлять в тишине и одиночестве.


Мы можем смотреть телевизор, читать, слушать музыку, дремать, но вот просто так сидеть в кресле и «ничего не делать» уже нельзя.  Даже когда сижу на дачной террасе, то обязательно беру с собой книгу. Нет, я не хочу читать – просто это оправдание моего «сидения». Едва замечаю кого-то на подходе – сразу опускаю взгляд в книгу. А еще можно сделать вид, что от чтения устали глаза.


Когда-то я уже цитировал Бритт Эстлунд и ее работу «Старый старше всех», где она указывает на неправильную трактовку сути одиночества, например, пожилых людей. На мнение Б.Эстлунд ссылается, в частности, шведская исследовательница Будиль Йёнссон. Многие испытывают угрызения совести, если не навещают пожилых родственников, но никто не задумывается, что эти самые родственники и не стремятся к тому, чтобы их слишком часто навещали. Находясь в определенной возрастной категории, человек испытывает потребности в тишине и покое. «Однако, просто сидеть и думать поему-то не считается достойным занятием. Поэтому телевизор дает им прекрасное алиби…. Телевизор как ненаблюдающий и некритикующий собеседник для многих пожилых, склонных к медитированию людей может оказаться лучшим партнером, нежели другие люди».


Эти строки можно вполне отнести к любой возрастной категории. Телевизор или книга – тот самый «некритикующий собеседник» и легитимация «ничего не делания». Они избавляют нас от навязчивых вопросов, а то и вовсе подозрений: кто знает, куда тебя заведут эти размышления?

Удивительно то, что мы и сами порой воспринимаем вот такое наше «тихое размышление» как нечто, что выходит за пределы нормы. И начинаем испытывать беспокойство: как можно просто так сидеть – это же потеря драгоценного времени! Ведь я могу столько успеть сделать/прочитать/посмотреть/послушать!


Между тем, именно такие минуты – тишины, покоя и неспешных размышлений в уютном кресле – настоящая роскошь, которую не каждый может себе позволить. И если я могу их себе позволить – значит, я очень счастливый человек.

вторник, 26 июля 2016 г.

Дачные мысли. Злоба

Мысль первая, сумбурная. Это потому, что она про политику и Олимпиаду.

Всю свою жизнь я с завидным упорством сохранял верность европоцентризму. Не скрывал этой самой верности ни на научных конференциях, ни в аудиториях. Я умудрялся находить оправдания или, на худой конец, приемлемое объяснение, примиряющее меня с действительностью, любому, даже самому абсурдному "жесту" Европы и США. Пройдя стажировки в Швеции, Германии, Чехии и т.д., я буквально пропитался европейским духом. Впрочем, это было не так уж сложно – европейские зерна легли во вполне подготовленную почву – в нашей специализированной английской школе портреты членов английской королевской семьи были органичной частью интерьера. Школьником я отмечал все английские праздники, а географию США и Великобритании знал лучше, чем Российскую или сопредельных государств. Вплоть до поздних студенческих времен был уверен, что Армения – это где-то в Азии. А еще не мог назвать и пяти российских городов. Зато знал все нюансы британской политической системы.


            И вдруг все резко изменилось. Точнее, меняется прямо в эти минуты. Страшное разочарование – вот, наверное, то основное, что я сейчас чувствую. Все, что происходит на моих глазах,  убило мой несчастный европоцентризм. Он умирал с криками и воплями, в диких мучениях. И дело тут вовсе не в российской пропаганде: у меня на смартфоне установлен CNN, на смарт-тв – BBC, а еще я неплохо читаю на английском языке и регулярно знакомлюсь с передовицами некоторых основных западных газет (благодаря Сети сейчас все в доступе). Так вот, после всех этих европейских и американских СМИ никакая пропаганда уже попросту не нужна. На моих глазах происходит удивительное саморазоблачение, практически стриптиз. И вот, когда последние покрова скинуты, вместо прекрасного и цивилизованного Запада на меня смотрит озлобленный мутант. Жуткое, надо сказать, зрелище!


            Я всегда был далек от спорта вообще и от большого спорта в частности. Никогда (!) не смотрел Олимпийские игры – весь это безумный праздник жизни проходил мимо. Но то, что случилось в этом году, поражает воображение и заставляет даже меня обратить внимание на данный, весьма специфический феномен. Особенно же поразила реакция западных СМИ и публикации последних двух дней после решения МОК. Именно они и добили мои идеалистические представления о западной культуре. Злоба и откровенное хамство, за которое можно и в суд подать, – вот что показали всему миру Европа и США. Количество ядовитой слюны вышло из берегов. Спасайся, кто может, Европа исходит токсичными газами. Я не могу считать профессионалом того журналиста, который опускается до площадной брани. А именно это вылилось на голову несчастного Баха. Не к месту вспоминая Сартра – Тошнота с большой буквы – вот что у нормального человека сейчас вызывает мейнстримная пресса Запада. Они предали веками сформированные ценности, предали идею либерализма, предали саму демократию, похоронив ее вместе с презумпцией невиновности. Предали все, за что боролись их деды и прадеды. Европа предала Европу. Мне еще никогда не доводилось встречать такой откровенной злобы и ненависти к России, а политика двойных стандартов так и вовсе достигла своего апогея. Я даже не предполагал, что может быть так омерзительно!



            Те, кто хоть немного знаком с некоторыми метафизическими практиками и законами обращения энергии, прекрасно знают: то, что ты транслируешь в мир – к тебе же и возвращается. Принцип "сначала в голове – потом в мире" работает жестко. И вся злоба и ненависть уже сейчас начинают возвращается американцам и европейцам. Нужно лишь набраться терпения и наблюдать. Только детей от экранов отвести – зрелище будет кровавое.

четверг, 30 июня 2016 г.

Финский театр: на гребне волны

Lord of the Underworld: Knock, knock.
Eurydice: Who’s there?
Lord: I am Lord of the Underworld.
Eurydice: Very funny.
Эвредика. Сара Рул

Самая передовая и прогрессивная система образования, самое читающее население мира, великая театральная держава. О какой стране идет речь? Вообще-то, о Финляндии. Сегодня Суоми переживает настоящий театральный бум, и ни один серьезный драматический фестиваль не обходится без финских имен.

С точки зрения истории мирового театрального искусства, финский национальный театр – один из самых молодых. Профессиональный театр Суоми зародился сравнительно недавно – в конце ХIХ века.



В 1972 году в городе Пори брат и сестра – Каарло и Эмилия Бергбум – основали самый настоящий драматический театр. С этого и началась история Финского театра – именно так он тогда назывался. Это вовсе не означает, что театрального искусства здесь раньше не было. Если уж соблюдать историческую хронологию и справедливость, то еще в 1827 году в Хельсинки появляется здание предназначенное для театральных постановок. Сюда приглашали на гастроли немецкие и шведские труппы. Выступали и местные любительские сообщества, но спектакли шли на шведском языке. Надо сказать, что на опера и драма – эти два великих искусства – в Суоми шли в ногу. Финский театр объединил две музы. И лишь в 1902 году оперная труппа зажила своей жизнью.

Во многих отношениях то было переломное время для Финляндии. Ничего удивительного, что история национальной драмы начинается в этот период – в 1863 году финский язык обретает статус государственного, что не могло не подстегнуть развитие национальной художественной культуры.

В 1902 году на привокзальной площади появляется прекрасное здание театра, выстроенное архитектором Онни Тарьянне. Необходимо отметить, что интерес представляет не только проект театра, но и личность архитектора. Онни Альсидес Тарьянне (1864–1946) на самом деле носил фамилию Тёрнквист и родился и вырос в шведской семье. Но сила любви к Финляндии, особое понимание понятия «патриотизм», заставили его изменить фамилию и полностью посвятить свой гений Суоми.

Проект здания национального театра становится воплощением национальной идеи. Это типичный национальный романтизм, поставленный на фундамент модерна – сочетание, столь характерное для финской столицы. Нельзя не согласиться, что идеологема национального тетра обрела здесь наиболее полное звучание. А здание вокзала, выстроенное архитектором Сааринеом в поддержку театра, добавляет колорит и атмосферу всей площади.

Но вернемся к делам сценическим. Благодаря появлению постоянной профессиональной площадки финский национальный театр совершает мощный рывок. На финский язык переводится огромное количество европейской и русской классики. Вне всяких сомнений, первый шаги не оказались бы столь успешный, если бы не деятельность уже упомянутого Каарло Бергбума и его сестры. Бергбум не только основатель финской драматической школы, но и профессиональный филолог и драматург.

Постоянная театральная труппа сформировалась лишь к 1916 году, и состояла она в основном из проживавших в Суоми шведов.

Основой репертуара на долгие времена становятся реалистические произведения или те, что проникнуты духом финской национальной культуры.

Национальная идея в финском театре не утратила актуальности и по сей день. Более того, сегодня делается особый акцент на национальных пьесах, их количество заметно превысило зарубежные спектакли. Финский театр активно поддерживается государством. 56 крупнейших театров страны получают государственное финансирование. Кроме того, в Суоми много любительских, частных и прочих театральных объединений. Они, кстати, тоже могут претендовать на частичное финансирование, например, тех или иных постановок и акций.

В Финляндии уже давно сложилась система профессиональной подготовки кадров для театра – это Театральная академия в Хельсинки и театральный факультет Университета Тампере. Обучением оперных певцов занимается Академия Сибелиуса. Что касается декораторов, костюмеров и всех прочих не менее необходимых для театра профессий, то этим занимается Университет искусств и дизайна в Хельсинки.


Мощной поддержкой театральной жизни уже стали и фестивали. Это и студенческий театральный фестиваль, который провидится в апреле в Турку; и Международный театральный фестиваль «Stage» в августе в Хельсинки; и фестиваль комедий «Tomatoes! Tomatoes!», и фестиваль «Балтийский круг» в ноябре в Хельсинки, и еще пара десятков других фестивалей, включая детские театральные фестивали и оперные. Перечислить все практически невозможно, ведь сегодня драматическое искусство – предмет особой гордости финнов.

Традиции в инновациях
В ходе социологических опросов у жителей Суоми исследователи четко выявили два лидирующих хобби – книга и театр. Во многих отношениях Финляндия сегодня – первая. В Суоми лучшая в мире система образования; это самая читающая страна Европы – Финляндия переживает настоящий книжный бум; а еще – это великая театральная держава. А ведь когда-то Россия могла похвастаться чем-то подобным. Но как поется в песенке: «O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin, /  O, du lieber Augustin, alles ist hin» (Ах мой милый Августин, все прошло, все).

Современное театральное пространство Суоми практически безгранично. Это и площадка бесконечных экспериментов и новаторских прорыв – театр Рюхмятеаттеари.


И молодой и активный Городской театр Эспоо, где совсем недавно в остро актуальной пьесе «Экономика на показ» режиссера Юхи Йокелы поднимался вопрос власти информации и потребителя в наше кризисное время.


И десятки других. В Финляндии сегодня чуть меньше сотни различных театральных сообществ и театров.

Но все же три главных кита финской театральной жизни – это Финский национальный театр, Шведский национальный театр (Хельсинки) и ТТТ – Театр Тампере. Впрочем, есть еще и Национальная опера и Национальный балет.

Сегодняшний театральный сезон определяется интересом к прошлому и тому, как оно преломляется в настоящем. В Финляндии традиционно с большим уважением относились к российской классике. Вот и 2013 год не обошелся без нее. На главной сцене состоялась постановка «Вишневого сада» А.П.Чехова режиссера Мики Мюллюахо. Есть и совершенные новинки. В частности, также на главной сцене Финского Национального театра состоялась поставка бестселлера «Когда голуби исчезли» Софи Оксанен. Это драматическая история разваливающегося брака, одиночества и сломанных судеб. Глубоко психологичное и захватывающее произведение удачно перенесено на театральные подмостки с сохранением глубины персонажей и атмосферы. Одновременно это и историческое произведение, рассказывающее об Эстонии, пережившей кровавую вторую мировую войну и вступившей в страшный советский мир. Софи Оксанен создала своеобразный квартет – четыре книги об Эстонии. В данном случае перед нами – третья из четырех историй.

Малая сцена порадовала осенью 2013 года женской темой в «Любовных историях века» режиссера Сеппо Парккинена  и семейными проблемами в «Рассказы Любви и Тьмы» про произведению Амоса Оза режиссера Микаэля Хасана. Здесь хотелось бы отметить, что премьера – это нормальное состояние финского театра. Репертуар, в отличие от Санкт-Петербурга, обновляется постоянно, а режиссеры пребывают в вечном творческом поиске.

В 2012 году театральная общественность Суоми отметила сто сороковую годовщину финского профессионального театра. Для привлечения иностранных зрителей, популяризации финских пьес зарубежном и, одновременно, сохранения наработанных традиций, в Финском Национальном театре внедрили так называемые «супертитры». Они заметно облегчат восприятие иностранцами финских постановок. Финская театральная жизнь переживает настоящий бум, а подобный подход поднимет национальные постановки на еще более высокий уровень. Собственно, упомянутая постановка Софи Осанен – одна из первых, где использованы супертитры. Первопроходцем же стал спектакль «Эвредика», поставленной Яной Росс.

Чтобы привлекать все более широкие круги, Финский Национальный театр все чаще обращается к искусству танца. Ведь он в переводе и вовсе не нуждается.

Серьезные шаги были сделаны Финским Национальным театром с 2010 года, когда художественным руководителем стал Мика Мюллюахо. Благодаря его деятельности две музы идут рука об руку – литература и театр. Он привлек многих молодых финских писателей к театральной деятельности, предложив им сочинять пьесы или адоптировать уже написанные произведения для театра. На протяжении ряда лет он возглавлял театр «Рюхмятеаттери» – наиболее радикальный, даже революционный центр театрального творчества. Все новаторские методы Мюллюахо перенес на подмостки Национального театра. Особое значение новый руководитель уделяет творческому обмену с Россией. Хотя, надо признать, и нынешний театральный сезон тому в подтверждение, российская тема, как и русская классика, никогда не покидали театральных залов Суоми. Что касается Санкт-Петербурга, то здесь главным мостом, соединившим две культуры, стал театральный фестиваль Балтийский дом. Есть и более локальные мероприятия. Так в рамках двух проектов – «Seeds of imagination» и «Турку – культурная столица 2011» был организован молодых драматургов. Популяризация финской драматургии идет и посредством перевода на русский финских пьес и монографий, посвященных истории театральной жизни в Суоми. Так российская читающая публика может ознакомиться с книгой «Финская драматургия XIX – ХХ веков» авторов А.Мантре и Л.Виролайнен и сборником «7 финских пьес».

В сиянии северных звезд

Финская театральная школа дала интересных драматургов и режиссеров. Так огромное влияние на развитие театра оказало творчество Минны Кант, озабоченной как и многие другие, пробуждением финского национального сознания. Минна Кант много писала для театра. Она анализировала и жизнь среднего класса, обращалась к разным социальным группам. В фокусе внимания Мины Кант были и сугубо женские проблемы. Так пьеса «Сюльви» становится одной из наиболее репертуарных в конце 19 века.

С театром навсегда оказалось связано имя Алексиса Киви. Его пьесы обращены к крестьянской, хуторской жизни. Они проникнуты одновременно и реализмом, и национальной романтикой. Именно его произведения в часто ставились на сцене театра. Именно ему принадлежит и первая пьеса написанная на финском языке – трагедия «Куллерво» по мотивам эпоса «Калевала».

Российскому читателю хорошо известно имя Закариуса Топелиуса. Финскому театру он подарил замечательную историческую драму «Регина фон Эммериц».

Практически каждое десятилетие давало финской театральной сцене все новые и новые яркие имена. Нельзя не упомянуть Марию Йотуни. Она создала замечательные комедии, с невероятным успехом шедшие на театральной сцене. Особенно финская публика полюбила комедию «Ребро мужчины». Талант ее был многогранен – Мария Йотуни написала также две крупные трагедии. Тонкий юмор, реалистичные бытовые зарисовки и глубокий психологизм сделали ее знаменитой далеко за пределами Финляндии.

Хотелось бы отметить еще одну достойную даму – Хеллу Вуолийоки, которая создавала пьесы под псевдонимом Юхани Тервяпяя. Она перебралась из Эстонии в Финляндию, и здесь обрела вторую родину. Сильная духом и отличавшаяся леворадикальными взглядами, она даже пострадала за свои убеждения и год провела в заключении в годы Второй мировой войны. Известность ей принес цикл пьес о сильных женщинах хутора Нискавуори, смене поколений и сломе традиций: «Женщины Нискавуори» (1936), «Хлеб Нискавуори» (1938), «Молодая хозяйка Нискавуори» (1940), «Хета Нискавуори» (1953) и «Что же теперь, Нискавуори?» (1953).


Имена талантливых драматургов можно перечислять до бесконечности, но нельзя не сказать и об актерах. Одной из крупнейших звезд на финских подмостках становится Ида Аальберг. Это одна из самых глубоких и ярких актрис не только финской, но мировой театральной сцены. Ей было всего семнадцать, когда Бергбум увидел в ней великий драматический талант. Взлет театральной карьеры Аальберг начинается после пьесы «Сельский негодяй» (1877). Актриса никогда не останавливалась на достигнутом. Она продолжала учиться актерскому мастерству, будучи уже известной и популярной.  Признанной звездой ее сделала роль Норы в знаменитой драме Генрика Ибсена «Кукольный дом». В  1880 г. театр отправился на гастроли по Германии и Австро-Венгрии.Известность сделала ее востребованной во многих европейских театрах. Она много гастролировала, но никогда не разрывала связь с финской национальной культурой. В 1885 году в Королевском театре в Стокгольме она играла роль Офелии на финском языке. Ида Аальберг создала собственную труппу и пережила блестящий петербургский период. Тогда она была замужем уже вторично за действительным статским советником бароном Александром Иоганном фон Икскюль-Гюллендбанда. «Дама с камелиями», «Леди Макбет» – каких только ролей не было в творческой биографии Аальберг. С 1906 года она возглавила Финский Национальный театр. Сегодня фонд Иды Аальберг присуждает крупнейшую театральную премию в Финляндии, ее скульптурное изображение появилось в 1972 году рядом с Финским Национальным театром. Есть улица с именем актрисы. А в родном городе – Янаккале – открыт ее музей.


Наиболее полно и подробно с театральными новинками и театральной жизнью Суоми можно ознакомиться на сайте Финского театрального информационного центра

http://www.tinfo.fi

воскресенье, 28 февраля 2016 г.

Сказка о потерянном клиторе

Название звучит несколько иронично, но тема, которую я поднимаю в этой публикации, весьма серьезна. Связь феномена телесности и власти сегодня вряд ли у кого-то может вызвать сомнения. В свое время М.Фуко указывал, что тело в эпоху Нового времени становится проводником этого властного дискурса. Собственно, по мысли М.Фуко оно всегда таковым и являлось – власть в буквальном смысле воздействовала на тело физически, утверждая себя. Только с XVIII века воздействие становится все более изощренным и, возможно, не столь очевидным широким массам. Хирургическое вмешательство, массовый спорт, медицинские осмотры – все это буквально пронизывает жизнь человека и развивается по нарастающей, начиная с XIX века. В тоталитарных государствах ХХ века эти методы достигают своего апогея. Сегодня мы не стали свободнее, а власть все также пытается контролировать телесность, используя куда более изощренные методы.

О стремлении власти подчинить себе тело написано много. Причем речь идет не только о научных текстах. Усиление влияния феминистской критики актуализировало гендерный анализ художественного текста, что в свою очередь вывело на авансцену научной и художественной рефлексии проблему феминности и маскулинности в современном обществе. Одной из центральных тем феминистских текстов становится тема клиторального обрезания. В этой теме воедино сливаются сразу две научные проблемы – это феминистская критика и сам по себе феминистский научный дискурс с одной стороны и проблема  давления власти на личность – с другой. Остановимся на нескольких наиболее показательных образцах. Так автобиографический текст сенегальского автора Хади «Искалеченная» повествует о женщине из сельской глубинки и поднимает эту мрачную проблему – по сути, настоящую трагедию, – которую по сей день переживает до двух миллионов девочек. Тема домашнего насилия подается здесь совершенно буднично. 

Хади описывает повседневность Сенегала в спокойной повествовательной манере, избегая нагнетания страстей. Текст сложно назвать художественным. Это не «литература» в чистом виде. Перед нами документ, со всей очевидностью показывающий разрушительную и бесчеловечную сущность патриархального общества – общества, базирующегося на калечащих человека и давно отживших традициях. Сейчас в России много говорят о необходимости возрождения традиций, о неких мифологических достоинствах консерватизма, о «духовных скрепах» и корнях. «Искалеченная» как раз об этом  – о традициях и «скрепах». И о том, что они делают с человеком. Понятно, что в рамках феминистского дискурса на первый план выходит протест против мужского насилия и подчиненного места женщины. Но мы должны обратить внимание и на иной аспект – посредством калечащей телесной трансформации власть утверждает свое господство. Именно так, через тело проводится идея подчинения. 


Эту же тему, но уже в более привычных нам литературно-художественных формах развивает Венсан Уаттара. 


Роман «Жизнь в красном» – текст, написанный в традиционной для ушедшего постмодернизма манере «псевдоавтобиографии». Роман представляет собой своеобразное интервью: пожилая по меркам Буркина-Фасо Йели – ей 55 лет – рассказывает историю своей жизни alter ego  автора. Повествование насыщено бытовыми деталями – особенности повседневной жизни, пища, праздники и обряды, устройство дома – что позволяет читателю соприкоснуться с африканскими реалиями, буквально ощутить их. Мы видим, как девочку воспитывают в абсолютном подчинении, детям запрещают задавать вопросы, каждому предназначена определенная, проверенная веками роль. И снова власть утверждает себя через удаление клитора, словно бы еще более подчиняя женщину. Ведь стремление к свободе проявляется не только в уличных протестах или творчестве – оно в неконтролируемых чувствах и сексуальных желаниях. Сначала патриархальная власть в лице родителей запрещает задавать вопросы, а потом калечит тело.


Именно в телесных практиках проявляется стремление к свободе, к освобождению от диктата традиций и власти. Но патриархальная власть мстит за любую попытку бегства. И, что характерно, мстит еще большими телесными увечьями или, даже, физической смертью. Об этом повествует роман-скандал «Сожжённая заживо. Жертва закона мужчин», написанный под псевдонимом Суад.
Долгое время считалось, что женщина, скрывавшаяся за этим псевдонимом, – первая выжившая после того, что в арабской традиции называется «убийство чести», когда женщину, заподозренную во внебрачной связи, убивают. Чаще всего – сжигают заживо. В данном случае перед нами – душная, вызывающая клаустрофобию арабская повседневность Западного Берега реки Иордан. Традиционно-патриархальное общество здесь явлено во всей своей неприглядности. Женщина ценится в этом обществе меньше домашней скотины, а потому «лишних» девочек мать сама убивает сразу после рождения. Старшие девочки, родившиеся первыми, а потому «нелишние», ибо могут принести пользу через выгодный брак, проживают такую жизнь, что завидовать им в любом случае не приходится. Главная героиня нарушила семейные заповеди и позволила себе полюбить, за что ее облили бензином и подожгли. Она позволила себе распорядится своим телом по-своему, за что и была наказана. Ведь в патриархальном обществе тело принадлежит общине, семье, а не человеку. Объятая пламенем, Суад бежала и чудом спаслась.

Роман не однозначный, поскольку написан в результате восстановления подавленной памяти. Тереза Тейлор, исследовательница из Австралии, указала на ряд несоответствий в тексте, включая отельные культурно-бытовые реалии. Также неясной осталась и степень ожогов тела – в европейском издании это 70%, а в американском –  вообще 90%. Как бы там ни было, даже если сам текст и является художественном вымыслом, основан он на реальном положении дел и на реальной патриархальной традиции «убийства чести». А в нашем контексте нас интересует, прежде всего, феномен несвободы тела в патриархальном обществе.

Современная власть не случайно ратует за сохранение традиционной семьи и отказывается принимать любые иные ее формы, ограждая неприкосновенность биполярных патриархальных отношений даже юридически. Так дети ни в коем случае не должны узнать о многообразии семейных форм или возможности добровольной смены гендерной роли и свободе выбора гендера, ибо одно лишь это знание поставит под вопрос легитимность существования патриархальной власти. Сегодня нам кажется, что такие понятия как «детство» и «подростковый возраст» являются естественными и определенными природой. Между тем, мы забываем о том, что оба понятия есть не более чем продукт человеческой цивилизации, причем продукт весьма и весьма молодой – он создается лишь в XIX столетии, когда общество вступило в новый этап развития и механизмы контроля, заложенные в XVIII веке заработали в полную с силу. «Детство», которое нужно оберегать, – это лишь один из самых жестких механизмов властного контроля.


В дальнейшем я собираюсь продолжить эту тему, обращаясь, прежде всего, уже к научному дискурсу.